ЛЕНИН И ДЕТИ 1 Стрелки приближались к девяти часам вечера, а понеже фонари на улицах зажигали не раньше чем в пол-одиннадцатого, город неумолимо погружался в прохладную декабрьскую полутьму. Две-три звёздочки робко поблёскивали на востоке между редкими зловеще-сизыми тучами, мерцая и подмигивая случайным прохожим, которые, впрочем, не обращали на это особого внимания: времена настали тяжёлые и, пока не включили иллюминацию, прогуливаться в такой час по темнеющим лабиринтам Петроградской стороны многим казалось небезопасным, и не без оснований: обычно именно в эту пору уличные хулиганы предпринимали свои дерзкие вылазки. Булочная на Малой Гребецкой только что закрылась, и низенький мужичок средних лет в потёртой кепке в недоумении стоял перед ее дверьми, не решаясь постучаться: внутри ещё горел свет, и в окне явственно был виден угловатый профиль старого пекаря Елисея Петровича, склонившегося над пожелтевшей и промасленной книгой, куда он записывал доходы свои и расходы за истекший день. Человек в кепке счел, видимо, совершенно излишним отрывать его от этого занятия, требовавшего известного умения и навыка и, развернувшись, двинулся в сторону Большой Разночинной. Когда он проходил под самым окном булочной, луч керосинки, просачивающийся сквозь мутно-серое стекло, выхватил из тьмы его весёлые прищуренные глаза и острую интеллигентную бородку. Кутаясь в воротник пальто, человек уверенно шагал, осторожно шлёпая по лужам. Это и был Владимир Ильич Ленин. 2 Темнело очень быстро, и ориентироваться в узких переулках становилось сложнее; впрочем, для Ленина, обладавшего необычайно острым слухом (равно как и обонянием), даже это не представляло никакой особой трудности. Приглушенный шум голосов лавочников, нищих и пьяных красногвардейцев вызывал явственные ассоциации с Малым Проспектом, а потому Ленин ни минуты не сомневался, что идти следовало в противоположную сторону. Внезапно Владимир Ильич услыхал впереди себя жизнерадостный детский смех. Он остановился и прислушался. Действительно, стайка подростков выпорхнула из подворотни на противоположной стороне улицы и, опасливо озираясь по сторонам, остановилась у края тротуара. Они смеялись и перешёптывались. Через пару минут они тихо двинулись вперёд. Ленин последовал за ними, стараясь оставаться незамеченным, чтобы не вспугнуть ребят. Так шли они около получаса. Колючий промозглый дождик хлестал по полуголым спинам пятерых мальчуганов, покрывая их мурашками. Дети, тем не менее, бесстрашно шли прямо в утробу ночи (столь темно было в переулках и подворотнях), и лишь время от времени еле слышное постукивание зубов их выдавало, насколько бедные ребята, быть может, продрогли и замёрзли. Трое из них тащили за спиною ветхие, но почти что доверху наполненные домотканые рюкзаки, сшитые из дешевой мешковины — рюкзаки эти составляли резкий контраст с хрупким сложением мальчиков, и тем не менее на лицах нельзя было усмотреть ни малейшего выражения усталости, напротив, глаза их, казалось, горели каким-то непонятным предвкушением радости. Ленин же, осторожным шагом обходя лужи, словно тень, следовал на ними. 3 Лет им было по девять или десять; одеты они были бедно, в драные рубахи и заплатанные штаны, все босиком, — и в целом они напоминали обычных беспризорников; однако какие-то едва уловимые благородные черты угадывались в их покрытых сажей и обветренных оспой лицах. По крайней мере, так показалось Владимиру Ильичу. Они остановились около шаткой деревянной двери. Оглянувшись по сторонам и перекинувшись многозначительными взглядами, они гуськом зашли в тёмный полузаброшенный подъезд: раньше в этом доме находилась явка меньшевиков, а потому всех жильцов выселили еще в восемнадцатом году. Минуты через три и Ленин очутился возле скрипучей, но непредусмотрительно полураспахнутой двери, напряженно прислушиваясь. Детские шаги постепенно удалялись, и Ленин смело протиснулся в проём, твердо решив идти вслед за ними. Лестница оказалась винтовой; дом не отапливался, поэтому в подъезде казалось еще холоднее, чем на улице. Что-то склизкое хлюпало во тьме под ногами, а шорохи в углу недвусмысленно выдавали присутствие каких-то домашних грызунов. Поднявшись наощупь где-то до третьего этажа, Ленин остановился и приложил ухо к стене. Его худшие подозрения подтвердились: сверху раздался звон бутылок и матерная ругань. Через пару минут Ленин почуял в воздухе лёгкий, но ощутимый запах спирта, что окончательно его убедило: дети пришли сюда, чтобы пить водку. Он приподнялся ещё на несколько ступенек, присел на корточки, склонил голову и тяжко вздохнул. Закрыв измученные тяжёлой ночной работой над книгами глаза, он с отчаянием задавал себе один и тот же вопрос: как? почему? Что он не смог сделать для детей? Почему они продолжают предаваться порокам? Горестно махнув рукой, Ленин встал и, едва волоча ноги, двинулся вверх по ступенькам. Детские голоса приближались; Ленин, неслышно ступая, подкрался к детям почти вплотную, остановившись от них метрах в четырёх. Голоса их стали удивительно отчётливыми, равно как и запах водки. Дети уже изрядно выпили, языки их заплетались. Владимир Ильич же слышал буквально каждое слово их разговора: — ... должен либо считать наличие интерсубъективно конституированного языка чем-то очевидным и непроблематичным, либо занимать, как выразился Карл-Отто Апель, позицию «методического солипсизма». И вот это, пацаны, и приводит к скрытому допущению, что объективное знание должно быть возможно без интерсубъективного понимания в процессе коммуникации! — В обоих случаях, Митя, позитивисты не способны объяснить в рамках самореференции (в своих же собственных терминах) возможность и природу обыденного языка и интерсубъективного согласия в целом. — Да, и к тому же, будучи приверженными программе единой науки, позитивисты не могли, доказывает Хабермас, признать, что существуют методологические процедуры для понимания коммуникативного взаимодействия и интерсубъективности, процедуры, которые отличаются от используемых для получения знаний об объективированных процессах природы. Введение таких различающихся процедур происходит в результате фундаментального, уже упоминавшегося отличия между взаимодействием субъекта и объекта, которому нельзя приписать субъективные проявления. В первом случае говорится о диалогическом или коммуникативном взаимодействии; в последнем — о деятельности монологического или инструментального характера. — Нет, ну понимаешь, Вась, когда использование символов конститутивно для поведенческих систем инструментального действия, использование языка является монологическим. Но коммуникация, Вася, требует использования языка, который не заключён в рамки технического контроля над объективированными естественными процессами. Она возникает из символического взаимодействия между социетальными субъектами, которые знают и признают друг друга в качестве таковых. Такое коммуникативное действие есть система референции, которая не может быть сведена к рамкам инструментального действия. — Так Митя, ведь аналогична позиция Апеля, который показывает, что фундаментальные недостатки позитивизма являются результатом отсутствия рефлексии относительно того факта, что всякое познание объектов подразумевает понимание как средство интерсубъективной коммуникации. Наука, утверждает он, необъяснима qua человеческую деятельность, если нельзя понять имплицитные и эксплицитные конвенции и правила, то есть, в более общем смысле, коммуникативную общность или языковую игру, которую она предполагает. — Так получается, что ли, по его мнению, даже скрытые конвенции по поводу использования слов — не говоря уже об эксплицитных конвенциях относительно определений, теоретических парадигм, утверждений и фактов в эмпирической науке — подразумевают интерсубъективный консенсус относительно ситуационных значений и целей практической жизни? Принимая такие процедурные конвенции, наука выходит за рамки научной рациональности операций с объектами, которые могут исполняться повторно, причём различными субъектами, и переходит в сферу пред— и мета-научной рациональности интерсубъективного дискурса, опосредованного экспликацией концепций и интерпретацией намерений. — Ну да. — Так это вообще какая-то хуйня получается собачья... — Ну может быть... 4 Дети на мгновение замолчали, погрузившись в раздумья. Владимир Ильич воспользовался возникшей паузой, чтобы поскорее покинуть роковой подъезд. Противоречивые мысли и желания обуревали его лысоватую мудрую голову. «Главная трудность пролетарской революции, — думал он, неслышно спускаясь по скользким ступенькам, — есть осуществление во всенародном масштабе точнейшего и добросовестнейшего учёта и контроля, _рабочего контроля_ за производством и распределением продуктов. Когда новожизненские писатели возражали нам, будто мы впадаем в синдикализм, выставляя лозунг «рабочего контроля», то это возражение было образчиком школьнически-глупенького применения «марксизма», который не продуман, а _заучен_ на струвистский манер. Синдикализм либо отрицает революционную диктатуру пролетариата, либо сводит её, как и вообще политическую власть, на девятое место. Мы ставим её на первое место. Если просто говорить в духе новожизненцев: _не_ рабочий контроль, _а_ государственный контроль, то получается буржуазно-реформистская фраза, получается, в сущности, чисто кадетская формула, ибо против _участия_ рабочих в «государственном» контроле кадеты ничего не имеют. Кадеты-корниловцы прекрасно знают, что такое участие есть лучший способ надувания рабочих буржуазией, лучший способ утончённого _подкупа_ в политическом смысле всяких Гвоздевых, Никитиных, Прокоповичей, Церетели и всей этой банды. Когда мы говорим: «рабочий контроль», ставя этот лозунг всегда _рядом_ с диктатурой пролетариата, всегда _вслед_ за ней, то мы разъясняем этим, о каком государстве идёт речь. Государство есть орган господства _класса_. Какого? Если буржуазии, то это и есть кадетски-корниловски-«керенская» государственность, от которой рабочему народу в России «корнилится и керится» вот уже больше полугода. Если пролетариата, если речь идёт о пролетарском государстве, _т.е._ о диктатуре пролетариата, то рабочий контроль _может_ стать всенародным, всеобъемлющим, вездесущим, точнейшим и добросовестнейшим _учётом_ производства и распределения продуктов. В этом главная трудность, в этом главная задача пролетарской, т.е. социалистической, революции. Без Советов эта задача, по крайней мере для России, была бы неразрешима. Советы _намечают_ ту организационную работу пролетариата, которая _может_ решить задачу всемирно-исторической важности.» .